Из воспоминаний Веры Красовской (Даниловой), студентки геологоразведочного факультета.
Из сборника «На пороховой бочке», изд. ЛГИ, Л. 1991
Наш факультет был мобилизован уже в первые дни войны на строительство оборонительных рубежей вокруг города. На станции Батецкая, куда нас привезли поездом, мы разместились в деревне, где уже не было жителей, они ушли в окрестные леса и увели с собой скот. Как-то утром услышали глухой нарастающий гул, увидели на горизонте точку, которая быстро увеличивалась и превратилась в тучу. Эта «туча» надвигалась всё расширяясь, гул вырос до такой интенсивности, что мы не слышали друг друга. Это шли немецкие самолеты. Сколько их было? Сотни? Они шли тройками на большой высоте, строго выдерживая строй. Они шли беспрепятственно – в деревне не было воинских частей. Это был впервые увиденный нами массированный налет на Ленинград, и это было страшно. Особенно страх вызывали наглость, самоуверенность и безнаказанность фашистов.
8 сентября 1941 года Ленинград впервые подвергся массированной бомбардировке с воздуха. В 16 часов к городу прорвались 23 немецких бомбардировщика. Им удалось сбросить на Ленинград больше 6000 зажигательных бомб, подавляющая часть которых упала на территории Московского района. Возник огромный пожар на Бадаевских складах, которые располагались недалеко от Московского железнодорожного узла, бывшего скорее всего главной целью немецких бомбардировщиков. Зарево и дым этого пожара видели все ленинградцы. Они еще не успели привыкнуть к бомбежкам и артиллерийским обстрелам, потому именно этот пожар для многих стал настоящим символом начала блокады и предвестником обрушившихся на них позднее страданий.
С конца ноября-начала декабря (1941 г.) я начала работать на производстве взрывчатки, организованном в институте. Работали в две смены по 12 часов, растирая вручную в ступах селитру. В помещении одновременно находилось 15-20 человек. Иногда заходил к нам А.Ф.Вайполин, делал указания, определял степень измельчения селитры. Готовая смесь упаковывалась в пакеты определенной емкости и отправлялась по назначению. Эта тяжелая физическая работа давала право на получение рабочей карточки, а, следовательно, и дополнительного питания.
После прямого попадания снаряда помещение мастерской было разрушено и работы в ней прекратились.
В институте была организована встреча Нового 1942 года. Была официальная часть и праздничный ужин: маленькая котлетка с ложкой гарнира, одна-две конфеты. Как нам нужна была эта встреча! Не ради ужина, а для того, чтобы снова почувствовать себя единым целым в родных стенах родного института! Пришли все, кто мог и не мог. Слушали музыку – пластинки, но недолго, началась воздушная тревога, продержавшая нас несколько часов в бомбоубежище.
Из дневника студентки Марии Ярушок (М.Д.Арбатской).
Из сборника «На пороховой бочке», изд. ЛГИ, Л. 1991
7 окт.1941 г. Сегодня иду на работу. Устроилась при институте в гранатно-набивной цех. Вход – со двора, 1-й этаж. У левой стены помещения длинные столы, у правой – штабеля ящиков. За столами девчата в телогрейках, с мрачными темными лицами. Набивали ручные гранаты, главным образом, «лимонки» (Ф-1). После того, как граната набита до необходимой плотности, деревянной палочкой-шаблоном прокручиваем во взрывчатке отверстие и вставляем в него картонный патрон под взрыватель. Первые дни во время бомбежек и обстрелов мы уходили в убежище. А когда тревоги стали частыми и продолжительными, отказались от этого.
19 ноября 1941г. Холодно, голодно, бомбят и обстреливают. Продуктов стало намного меньше. Хлеба рабочим – 300 грамм. Щи в столовой из хряпы. Воняют за два квартала и за них вырезают талон на 25 г. крупы. Котлеты конские без гарнира (талон мяса 50г.). Еле таскаю ноги.
4 января. В конце декабря два раза теряла сознание, и меня с большим трудом вернула в этот мир Александра Ивановна, наш дорогой доктор. Когда уколы не помогли, она сделала прямой укол в сердце. Три дня пролежала в изоляторе, думала, что не выживу. В поликлинике доктор, старичок, осмотрел меня и вдруг закричал, что моя болезнь от голода, что мне нужно питание, а не лекарство. Потом доктор сел за стол, положил голову на руки и заплакал. Это было страшнее крика. Я поняла, что я не одна у него такая, и что он кричит от бессилия помочь, и что даже у мужчин есть предел терпению – и потихоньку вышла из кабинета.
Милые девочки, спасибо вам за то, что вы смогли нам показать вашу жизнь в те страшные дни и ночи.
Низкий вам поклон за ваше мужество и терпение.